Черная кровь - Страница 1

К оглавлению

1

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Глава 1

Утро и вечер – лучшее время для тихого безвредного волшебства, что творится для себя самого. В ночи наступает время хищного чародейства, час кровавой жертвы и заклятия добычи. Ночью выползают из-под корней ничье предки и бледными упырями шастают вокруг жилищ, ища незаговоренного входа.

Ночь – время большеглазых карликов и предсмертных криков, время тревожного сна и непокоя. Полдень, напротив, озаряет мир беспощадной ясностью; палящий глаз Дзара проникает до самого дна речных омутов, высвечивает всякую тайну. Дзар ревнив и не допустит, чтобы в его час творилась иная волшба кроме его собственной. Недаром нежить пуще грома боится полуденных лучей, и ни один шаман не начнет камлать в полдень, особенно если день ясный, а охотник не станет заклинать силки и приваживать зверя. Раньше надо было этим заниматься; сейчас время чистой, незамутненной силы.

Зато когда солнце низко, и не найти в нем полной мощи, а свет не дает проявиться злобе, вершатся на земле большие и малые чудеса.

Вдоль самой реки, склонясь вислыми ветвями к зеленым струям, омывая узловатые корни проточной водой, стоят старые изогнутые ивы. Небесная стрела расщепила одну из них, и надломленная ветвь, достойная целого дерева, полощется в воде. Гладкая речная поверхность здесь идет морщинами, недовольная помехой.

Ветер еще не проснулся, миром правит тишина.

Не шелохнув листвы, не потревожив тумана, с расщепленного ствола соскользнула на землю обнаженная женская фигура. Прекрасное тело светится немыслимой чистой белизной, какая у настоящих женщин появляется лишь к концу зимы. Красавица нагнулась над водой, подставив сложенные пригоршнями ладони. Слышен всплеск, словно крупная рыба ударила хвостом, – из воды появляется вторая пара рук: больших, зеленых, четырехпалых. Вода переливается с пальцев придонного жителя в девичьи ладошки. Дева распрямляется и с силой плещет дареной водой на искривленный ствол ивы.

Капли серебром полыхают в лучах незлого утреннего солнца.

Что происходит?.. Зачем?.. Каков смысл этого обряда? – знать не дано.

Мелькнув спугнутой птицей, красавица кинулась к своей иве, приникла к морщинистой коре и исчезла в ту же секунду. Опустел берег, лишь одинокий круг разбегается по глади реки, будто и впрямь оголодавшая щука шуганула беспечную плотвиную мелочь.

На приречном холме показались три человека. Они, не торопясь, спустились к урезу воды и остановились возле расщепленной ивы. Один из путников оказался молодой девушкой, почти девочкой. Она наклонилась над рекой, прошептала что-то, осторожно зачерпнула полные пригоршни и тоже плеснула воду на древесный ствол. Капли бесследно скатились с сухой коры.

– Ну пожалуйста, Салла, не сердись, – тихо попросила девушка.

Новая пригоршня влаги была отвергнута древним растением.

– Вот видите! – девушка повернулась к спутникам. Было видно, что она готова заплакать.

– Погоди, Уника, не горюй. Разберемся с твоей бедой, – прогудел старший из мужчин. Он подошел к дереву, прислонился к нему лбом, замер неподвижно.

Все во внешности этого человека возмущало взгляд. Когда-то он был высок и, должно быть, силен, но годы согнули его в дугу и перекосили на правый бок, где не хватало двух ребер. Меховой балахон висел на его плечах бесформенным мешком, потому что рук у старика не было. Не удивительно, что вся ноша досталась третьему спутнику – молодому парню, стоявшему шага на два позади. На плече у него висел изогнутый роговой лук, колчан ежился легкими тростниковыми стрелами, какими бьют мелкую птицу, на спине пристроена котомка, за поясом торчал рабочий топор, хорошо заостренный и добротно отполированный, выточенный из местного желтовато-прозрачного кремня с частыми матовыми крапинами, напоминающими шкуру леопарда.

Насупив густые темные брови, парень следил за стариком. Молчание длилось долго, наконец, старик оторвался от ствола, досадливо дернул плечом, пытаясь погладить остатком руки намятый жесткой корой лоб, и сказал негромко:

– Она не сердится на тебя, Уника, она тебя просто не узнает. И меня – тоже. Я мог бы заставить ее выйти, но кому это принесет пользу? Пусть уж живет как хочет, и ты живи, как прежде жила. Ведь рыба ловиться не перестала?

– Не перестала. Стерляди вчера взяли – всех родичей можно накормить.

– Вот и славно. А что с древяницами приключилось – я подумаю. Авось измыслю, как вас заново сдружить, – старик вскинул голову, зорко вгляделся вдаль, где река плавно закладывала излучину, и произнес как бы между прочим:

– Глаза что-то старыми стали, не пойму, что там в камышах копошится… Никак, выдра? Таши, сынок, а сможешь ее отсюда достать?

Только тихо, не вспугни.

Таши плавно потянул с плеча лук, струнно дзенькнула тетива, дернулись закачавшись камыши, указывая, что стрела отыскала цель.

– Ну-ка глянем, что там за выдра объявилась! – быстро скомандовал безрукий. – Только осторожней, а то кабы она не кусачая оказалась…

Троица поспешила к камышам, остановилась, глядя вниз. В первую минуту могло показаться, что пущенная Таши стрела пронзила ребенка, вздумавшего в утренний час половить на отмели раков, но когда старик толчком ноги перевернул лежащее ниц тело, стало видно лицо, заросшее клочковатой бородой. Убитый был так мал, что даже невысокой Унике достигал едва до плеча. Никакой одежды на нем не было, но рядом, полупогрузившись в воду, лежала тонкая пика, вырезанная из цельной кости.

– Это ночной карлик? – спросил Таши.

– Нет, конечно. У ночных карликов глаза в пол-лица, и волосом они зарастают подобно зверям. А этот гладкий. Это человек. Но чужой, это сразу видно. С такими – война насмерть.

1